«Барнаул литературный»: окликни меня по имени
Начну с парадокса. Насколько Нина Таякина хорошая актриса, я поняла благодаря сериалу «Дом на солнечной поляне». Был такой занятный эпизод в творческой судьбе барнаульского бомонда.
В конце 90-х наш город стал съемочной площадкой российско-немецкого сериала; в разгар эмиграции из страны, в частности, в разгар массового переселения так называемых российских немцев на так называемую историческую родину, сериал ненавязчиво, но очень последовательно и настойчиво внушал мысль о том, что в Германию ехать не надо, что Россия – тоже родина, пусть не историческая, зато кровью и потом политая, а потому – как её бросишь? В общем, участие Германии в этом проекте, судя по всему, было продиктовано как раз стремлением уменьшить приток мигрантов из стран СНГ.
В том сериале снялась буквально половина барнаульцев, вторая половина радостно собиралась у экранов и тыкала в них пальцами с радостными криками: «Вот он, вот он, и правда, нашего Кольку сняли». Попасть в массовку на самом деле мог любой Колька и любая Олька, а вот главные роли сыграли барнаульские деятели культуры, их узнавание тоже дарило немало вёселых эмоций. Алкоголика, жившего по соседству с главными героями, играл тогдашний главреж Драмтеатра, которого выгоняли с должности за пьянку, потом восстанавливали, это и придавало особый градус радости узнавания. Секретаря приёмной комиссии, которая принимала у одного из героев документы в вуз, играла известная в городе театровед, доцент института культуры, которая держалась в кадре так, как будто не рутинную работу ей приходилось в двухсотый раз за день выполнять, а словно бы ей с ее гитисовским образованием впервые в жизни выпал шанс сыграть в кино, и она этим шансом чрезвычайно дорожит. В общем, сериал был интересен именно параллелями, которые зритель невольно проводил между судьбами героев и их исполнителей. Режиссёры над ролями с актёрами особенно-то и не работали, опыта работы в кино практически ни у кого из барнаульских актёров не было, а самостоятельно освоить другой, нежели в театре, способ существования, другой профессиональный код оказалось непросто. Поэтому всё это зрелище вылилось в этакое забавное шоу.
Но совсем не те эмоции вызывала Нина Таякина. Она играла Ирину, жену того самого соседа-алкаша, жизнь её героини благодаря супругу, была непростой. Однако, если бы Ирину играла не Таякина, драматизм её судьбы мог бы остаться непрочувствованным. Сценаристы не отличались искромётной изобретательностью: ситуации, в которые попадала героиня Таякиной (как и все остальные герои) были до анекдотичности банальны, текст роли (как и текст всех остальных ролей), был составлен из шаблонных фраз. Однако Нине Васильевне удалось вдохнуть жизнь в эту совершенно безжизненную схему, наполнить подлинностью проживания то, что прожить, казалось бы, было невозможно в принципе. Тем не менее её героиня вызывала искреннее сочувствие. Доходило до парадокса: только что сбитый на наших глазах машиной муж Ирины попадал в реанимацию, оставляя при этом зрителя равнодушным. Но когда к врачу приходила героиня Таякиной с вопросом: «Доктор, он будет жить?», сердце сжималось от сострадания.
Как ей удалось без должного руководства со стороны режиссёра, без полноценного взаимодействия с партнёрами, практически в автономном режиме выстроить роль искренне и полнокровно на материале, где никакая искренность и в помине не предполагалась, – наверное, это и называется профессиональным секретом?
Ещё один курьёз, который продемонстрировал мне другую грань профессионализма Нины Васильевны. Мы с ней назначили встречу на Ленинском проспекте, но несколько минут не могли перейти его – светофора на этом участке тогда не было, а машины шли нескончаемым потоком. Стояли по разные стороны этого потока и недоумённо смотрели на него. «Откуда их столько?» – с удивлением сказала Нина Васильевна, не крикнула, не проорала, как того, казалось бы, требовала ситуация, а именно сказала, вроде бы даже без особого напряжения. Но я услышала так чётко, как будто слова прозвучали рядом со мной. А между нами было три ряда несущихся, ревущих автомобилей! Вот что, видимо, называется владением голосовым аппаратом!
Но это всё, так сказать, мелочи, побрякушки! Настоящий профессионализм – в настоящих, больших ролях.
…«Вишнёвый сад» в постановке Виктора Захарова я смотрела – искренне не помню, сколько раз. Больше десяти – это совершенно точно. Может быть, больше двадцати. Я знала наизусть уже не только весь чеховский текст – все интонации, все жесты, все взгляды и даже паузы. Я приходила в Молодёжный театр на этот спектакль, когда чувствовала, что слишком давно в него не окуналась, и мне от этого некомфортно. Возвращалась, как домой. Скрупулёзно и полнокровно режиссёром были выстроены все роли: судьба, характер, радости и печали были у каждого персонажа, вплоть до лакея Яши и служанки Дуняши, но весь этот хоровод человеческих судеб вращался вокруг самой яркой и странной судьбы – Любови Андреевны Раневской. Она завораживала, своим появлением незамедлительно отодвигала на второй план драмы и трагедии всех остальных персонажей. Красивая, гордая, мятущаяся и – такая слабая, такая нелогичная! Вызывала восхищение, уважение и – непонимание, раздражение. Ну, нельзя же быть такой непоследовательной! Нельзя же до такой степени не понимать и не видеть! Становилось больно и обидно за героиню. И на пике подъёма этой волны боли вдруг настигало понимание, что это боль – твоя. Что это ты, настолько трезво рациональная в зале, что осуждаешь непоследовательность героини, в своей-то собственной жизни, на самых ключевых, переломных её этапах оказываешься слабой, глупой, непонимающей и предельно нелогичной! И это многократно усиливает боль, настолько, что прорастает какой-то пронзительно светлой грустью и трогательной нежностью к этой хрупкой, мятущейся женщине в вишнёвом саду… Или к себе самой?.. Или ты и она – одно целое!?
Любимый поэт Нины Васильевны, которого она много читает со сцены, неизменно включает в поэтические композиции, Осип Мандельштам считал, что самое ценное в чтении стихов – это возможность узнавания, возможность почувствовать себя окликнутым по имени.
Это именно то, что умеет делать со своим зрителем Нина Таякина. Даже в небольших, эпизодических ролях. Одним из ярких событий театральной жизни Барнаула стал спектакль «Прощание славянки», поставленный Дмитрием Егоровым по мотивам прозы Виктора Астафьева. У Нины Васильевны там небольшая, если мерить сценическим временем, роль – мать солдата Васконяна, которая, можно себе представить, сколько всего прошла и перенесла, но добилась главного. И вот она приезжает за сыном на передовую с тем, чтобы забрать его оттуда, увезти домой. А сын неожиданно отказывается ехать домой, считает, что этим он предаст боевых товарищей. И вот такая, с позволения сказать, диалектика возникает в сознании героини: с одной стороны, гордость за сына, который, оказывается, вовсе уже не ребенок, а вполне себе взрослый, зрелый мужчина. А с другой – острое понимание того, что с ним – всё равно еще ребёнком, ее ребёнком, для неё всегда ребёнком! – произойдёт, если она его здесь, на передовой оставит. И ты сидишь в зале и чувствуешь себя даже не погрузившейся – нет, просто-таки рухнувшей в эту жуткую диалектику. И это ты, а не Генриетта Васконян, понимаешь, что право на гордость неотделимо от боли утраты.
Мне повезло оказаться в числе друзей Нины Васильевны. Я очень люблю бывать у них с Виктором Степановичем дома (хотя нечасто это из-за обоюдной занятости случается), сидеть в их уютной гостиной, пить чай и разговаривать. Ей можно излить душу, поделиться сокровенным…
Но истинный диалог душ происходит, наверное, всё же не в гостиной, а в театре. Когда я в зале, она – на сцене, и вдруг в какой-то момент я понимаю, что она сейчас рассказывает мне одной – только мне! – про меня, про то, что я о себе ещё не знаю и не понимаю. И нет мне дела до того, что каждый зритель в зале ощущает сейчас то же самое, что и я. И нет ему дела до меня.
В Молодёжном театре новый проект – сценическое чтение Гоголя. Нина Таякина читает роль (если так можно выразиться) Пульхерии Ивановны из «Старосветских помещиков». С невольным трепетом жду этой встречи. Окликнет ли? Какие откровения о жизни и смерти откроет?
Наталья Юмашева
Источник: «Барнаул литературный»
